Поднимаясь с горы на гору, я был в беспрестанном ожидании открыть Иерусалим, но горы продолжали вставать передо мною, переменив прежнюю оттенку свою на красноватую. "Горы окрест его", — сказал Давид, говоря о Иерусалиме. Я начал приходить в уныние, что не увижу Святого города при свете дня, — я далеко опередил своих спутников; в самое это время встретился мне прохожий араб и, конечно пораженный написанным на лице моем грустным нетерпением, поравнявшись со мною, закричал мне: "Бедри! Бедри!" (Скоро! Скоро!) Такое предвидение поразило меня удивлением: я сказал все, что я знал по-арабски нежного, за радостное известие. Я поднимался на высоту — вдруг предстал Иерусалим! Я кинул повода лошади и бросился на землю с сладкими слезами. Я узнал гору Элеонскую по ее священным маслинам — вздохи стесняли грудь мою. Спутники мои нагнали меня итакже повергнулись на землю. В немом восторге и не сводя глаз с этого священнейшего места земного шара, мы спускались, уже пешие, по разметанным камням. Небо было облачно, покров печали облегал Иерусалим... Вожатый сказал мне, что если мы не сядем на лошадей, то с захождением солнца, близкого уже к горизонту, ворота Иерусалима затворятся; это меня испугало — я убоялся, чтобы Святыня не скрылась от меня по грехам моим, и я поспешил в лоно Святого города, вкусив полную чашу блаженства, совершив свой обет.
展开▼
